Читал охотно Апулея,
А Цицерона не читал…
Это признание принимается сочувственно: любой юноша предпочтет занимательнейший роман римского классика Апулея «Метаморфозы, или Золотой осел» обличительным речам и философским диалогам сурового республиканца Цицерона, потрясавшего своими выступлениями римский сенат. Хотя поэт здесь, наверняка, лукавит – читал он и Цицерона и Плутарха и особенно поэтов – лириков: Овидия, Горация, Катулла. Не потому ли «Близ вод, сиявших в тишине», ему стала являться муза? И какая именно? Среди девяти муз, покровительниц искусств и наук, перечисленных греческим поэтом Гесиодом в поэме «Теогония», где он систематизировал мифы о происхождении богов, целых четыре покровительствовали поэзии.
Музой молодого Пушкина была, конечно же, Эрато – муза любовной эротической поэзии – «ветреная подруга» поэта, за которой «буйно волочилась молодежь минувших дней и которая резвилась, «как вакханочка».
Позднее ее заменила Евтерпа – покровительница лирической поэзии, явившаяся «барышней уездной»
С печальной думою в очах,
С французской книжкою в руках.
Со временем свои права заявит и Каллиопа – муза эпической поэзии; вернее, поэт сам обратится к ней в конце седьмой главы:
Благослови мой долгий труд,
О, ты, эпическая муза!
Но до этого так далеко! Юноша-поэт купается в море светских удовольствий. Он – непременный участник дружеских пирушек, где благословенное вино «сверкает Иппокреной» – струей легендарного ключа, вдохновлявшего поэтов.
Автор – восторженный театрал, воспевший русскую Терпсихору (музу танца), балерину Истомину, окруженную толпой лесных богинь-нимф. Ее полет легок, как полет пуха из уст бога ветров Эола. Поэт любит балы, он влюблен во всех красавиц и сравнивает их с вечно юными мифологическими богинями: девственной богиней охоты Дианой и румяной богиней цветов Флорой. А ножка Терпсихоры вызывает в нем прекрасные и грустные воспоминания о глубоком чувстве, о часах и минутах, проведенных рядом с НЕЙ у предгрозового моря.
Берега Тавриды, увиденные Онегиным во время путешествия, рисуют воображению автора (именно автора, а не его героя) сцены самопожертвования Ореста – потомка Атрея (Атрида) и его друга Пилада. Юноши попали в страну тавров, и, по местным обычаям, один из них должен был быть принесен в жертву богине охоты Артемиде. Каждый из друзей, желая спасти другого, предлагал в жертву себя, и только заступничество сестры Ореста Ифигении, жрицы Артемиды, спасло им жизнь.
Именно сам автор слушает «немолчный шепот» морской богини Нереиды. Он вспоминает грозного Митридата, последнего Понтийского царя, побежденного римским полководцем Помпеем; Митридата, который не вынес горечи поражения и здесь, на берегах Тавриды, покончил жизнь самоубийством.
Совсем другие чувства вызывает у поэта русская деревня. Среди полей и лугов он понимает, что
…рожден для жизни мирной.
Для деревенской тишины.
Огромный сад представляется ему приютом задумчивых лесных божеств дриад; он бродит над пустынным озером, сам себе предписав ничегонеделанье (far niente). Но утверждая: «Летучей славы не ловлю», поэт, может быть, невольно обманывает себя. Позднее он замечает:
Без неприметного следа
Мне было б грустно мир оставить
и надеется, что сложенная им строка не потонет в Лете-реке забвения, которая поглощает стихи бездарных поэтов.
Вряд ли автор действительно мог иметь подобные опасения. Просто годы берут свое – приближается полдень жизни. Если ранее он объявил себя врагом Гимена, покровителя брака, поскольку
В домашней жизни зрим один
Ряд утомительных картин,
то к тридцати годам его идеал меняется:
Мой идеал теперь – хозяйка,
Мои желания – покой,
Да щей горшок, да сам большой.
Прощание с юностью – прощание с аллегорическим поэтически условным миром, с классицистическим каноном.
«Я классицизму отдал честь!
Хоть поздно, а вступленье есть», —
заканчивает поэт седьмую главу романа.
Если автор романа – «истинный эллин», принимающий жизнь во всем ее многообразии и радующийся этому многообразию, то главный герой Евгений Онегин – полная ему противоположность. Этот баловень судьбы,
Всевышней волею Зевеса
Наследник всех своих родных,
берет от жизни все, что она предлагает ему, и хандрит от пресыщенности и безделья. Крылатая фраза, злободневная до сего времени:
Мы все учились понемногу
Чему-нибудь и как-нибудь —
отражает степень образованности героя романа, который, не утруждая себя серьезным изучением наук, «коснулся до всего слегка». Немного латыни – ровно столько, чтобы разобрать эпиграф и поставить в конце письма «vale» (будь здоров). Пикантные эпизоды из жизни известных деятелей прошлого, начиная с легендарного основателя Рима. Два стиха из поэмы Вергилия «Энеида». Имена легендарного создателя «Илиады» Гомера и греческого идиллического поэта Феокрита, которых при случае можно «побранить», или римского сатирика Ювенала – о нем уместнее «потолковать».
Вполне достаточно, чтобы прослыть в свете умным и образованным молодым человеком!
Зато сколько сил отдано изучению «науки страсти нежной», воспетой Овидием Назоном в поэмах «Наука любви» и «Лекарство от любви»; сколько внимания уделяется собственной внешности, сколько ухищрений, чтобы стать подобным
…ветреной Венере,
Когда, надев мужской наряд,
Богиня едет в маскарад.
Автор не единожды подчеркивает разность между собой и своим героем. Театр, этот храм искусств для поэта, для Онегина – место, где нужно появляться, потому что в свете модно быть «почетным гражданином кулис» и считается хорошим тоном обшикать героинь трагедий Федру и Клеопатру.
Для поэта сцена – волшебный край, балет —
…русской Терпсихоры
Душой исполненный полет.
Реакция Онегина на балетные представление прямо противоположна:
Балеты долго я терпел,
Но и Дидло мне надоел.
Пушкин любит деревню, называет ее «прелестным уголком», где
…друг невинных наслаждений
Благословить бы небо мог.
Онегин уже на третий день понимает,
Что и в деревне скука та же,
Хоть нет ни улиц, ни дворцов,
Ни карт, ни балов, ни стихов.
Жизненный опыт только добавляет скептицизма и углубляет равнодушие к окружающему и окружающим. От скуки – дружба с Ленским, от скуки – визит к Лариным. Как небрежно, свысока сказано:
Ах, слушай, Ленский, да нельзя ль
Увидеть мне Филлиду эту,
Предмет и мыслей, и пера,
И слез, и рифм et cetera…
Простенькая сельская барышня Ольга Ларина никак не могла быть отождествлена с фракийской царевной, героиней греческого мифа. Филлида, не дождавшись в назначенное время возлюбленного, покончила с собой и была превращена богами в миндальное дерево. Прибывший жених, сраженный горем, обнял ствол, и миндаль… расцвел.
В словах «Филлиду эту» звучит явная насмешка, как и в пренебрежительном «et cetera». Это не случайность, а покровительственно-равнодушное отношение к юноше и предмету его обожания, как и последующее поведение Онегина на балу у Лариных. Не в этой ли небрежной просьбе – начало трагического финала – дуэли?
А как высокомерен Евгений в сцене первого объяснения с Татьяной Лариной!
Какое любование собой и какая выспренность выражений:
Скажу без блесток мадригальных:
Нашед свой прежний идеал,
Я верно б вас одну избрал
В подруги дней моих печальных;
какой менторский тон:
Учитесь властвовать собою,
и уж совершенно неуместно:
Судите ж вы, какие розы
Нам заготовит Гименей
И, может быть, на много дней.
Таков Онегин в первых главах романа. Рисуя портрет своего героя, Пушкин часто обращается к античной мифологии и истории, что характерно для литературной традиции того времени. Но автору удается таким образом внести в описание элементы сарказма, придать ему иронический тон.
Владимир Ленский изображен в более мягкой, сочувственной манере. Юноша – выпускник Геттингенского университета вернулся к родным пенатам (домашним богам, родному дому). Пылкий мечтатель, восторженный поэт-романтик. В нем много от самого автора романа. Владимира сопровождают музы:
И муз возвышенных искусства
Счастливец, он не постыдил:
Он в песнях гордо сохранил
Всегда возвышенные чувства.
Ленский влюблен; любовь его чиста и безыскусна. В милой простодушной Ольге Лариной восторженный взгляд поэта находит тысячу достоинств, которых и нет на самом деле. В альбом Ольге он рисует
…сельски виды,
Надгробный камень, храм Киприды.
Изображение храма богини любви Афродиты на острове Кипр, у берегов которого богиня родилась из морской пены (отсюда ими «Киприда»), рядом с надгробным камнем – аллегорический рисунок «любовь до гроба».